Личный обыск и досмотр вещей подозреваемых, обвиняемых, осужденных и иных лиц, производится с целью обнаружения и изъятия у них запрещенных предметов.
Личные обыски бывают полные (с полным раздеванием) и неполные (без полного раздевания).
Полному обыску подвергаются все подозреваемые, обвиняемые, осужденные при поступлении в СИЗО (тюрьму), перед выездом за его пределы, при водворении в карцер, а также по особому указанию начальника СИЗО (тюрьмы) либо его заместителя. ДПНСИ (ДПНТ) и начальника дневной смены.
Полный обыск проводится как в отношении одного человека, так и группы лиц не менее чем двумя сотрудниками одного пола в изолированном, теплом, хорошо освещенном, специально оборудованном помещении сборного отделения и режимных корпусов. Перед началом полного обыска администрация учреждения предлагает лицам, содержащимся в камере взять свои личные вещи и спальные принадлежности и перейти в свободную камеру. Из освободившейся камеры, после осмотра, выносятся лишние вещи, предметы, бытовой мусор, и лишь затем проводится обыск. В специальное помещение для проведения обыска с личными вещами доставляется обыскиваемый, которому перед началом полного обыска предлагается выдать запрещенные вещи, снять последовательно головной убор, верхнюю одежду, нательное белье и обувь (в зависимости от сезона и места проведения обыска). После выполнения этих требований у него осматриваются пальцы рук, ног, ушные раковины и полость рта, подмышечные пазухи, волосяной покров головы, область паха, а также медицинские повязки и протезы. Осмотр протезов и повязок, обследование естественных полостей тела обыскиваемого проводится с участием медицинского работника.
Согласно квитанции учета личных вещей и камерной карточки производится осмотр и сверка принадлежащих (выданных во временное пользование администрацией СИЗО (тюрьмы) подозреваемому, обвиняемому, осужденному вещей и изделий.
Затем осматриваются: головной убор, верхняя одежда, куртка, брюки, платье, обувь, нательное белье, чулки, носки, прощупываются заплаты, швы, воротники и подкладка одежды. Отдельные места одежды при необходимости прокалываются шилом или распарываются по шву.
Проверяются части одежды, где могут быть скрыты небольшие предметы (козырек, подкладка головного убора, пространство под стелькой обуви, каблуки, подошвы и другие места возможного укрытия искомых предметов.
У подозреваемого, обвиняемого или осужденного оставляются только те предметы, вещи и продукты питания, которые им разрешается иметь при себе, хранить в камере и числящиеся за лицом по камерной карточке и квитанции учета личных вещей. Все остальные вещи, предметы изымаются (приложение 1). Администрацией учреждения принимаются меры по установлению владельца или уничтожаются по мотивированному постановлению начальника СИЗО (тюрьмы), о чем составляется соответствующий акт (приложение 2).
Неполный обыск производится при выводе подозреваемых, обвиняемых или осужденных из камер в пределах СИЗО (тюрьмы) к фотодактилоскописту, врачу, до и после свидания со следователем, защитником, родственниками или иными лицами, на прогулку, санитарную обработку, при переводе в другую камеру, с работы и т.д. Неполному обыску подвергаются также подозреваемые, обвиняемые и осужденные не раздеваются, просматривается или прощупывается их одежда и обувь.
Для безопасности при проведении обыска сотрудник, производящий обыск, встает сдачи обыскиваемого и движениями рук, исключающими возможность их захвата, последовательно сверху вниз осуществляет обыск. Подозреваемый, обвиняемый и осужденный ставится лицом к стене. При этом его ноги ставятся на ширину плеч, вытянутые руки ладонями наружу облокачиваются на стену.
Досмотр вещей подозреваемых, обвиняемых и осужденных производится в их присутствии при поступлении в СИЗО (тюрьму), перед отправкой за его пределы, при переводе в другую камеру, медицинский стационар или водворении в карцер (штрафной изолятор).
При досмотре тщательно проверяется одежда подозреваемого, обвиняемого или осужденного, а швы, заплаты и другие твердые места на ней прокалываются шилом. При обнаружении зашитых в одежде предметов и записок ткань в этих местах распарывается, карманы, рукава одежды, брюки, носки, чулки выворачиваются наизнанку. Обувь осматривается с внутренней и внешней сторон, особо проверяются крепления каблуков. Из обуви извлекаются супинаторы, а также металлические набойки. Детально осматриваются предметы и вещи, разрешенные для хранения в камере, а также подлежащие сдаче для хранения на склад. В мешках, портфелях, чемоданах необходимо проверять наличие двойного дна или потайных карманов.
При производстве обысков следует аккуратно обращаться с вещами и предметами, находящимися в личном пользовании подозреваемых, обвиняемых и осужденных, не допускать их необоснованного повреждения.
При досмотре передач, посылок и вещей:
- - хлебобулочные изделия (булки, батоны, буханки, кексы, рулеты и т.п.) разрешаются на части;
- - жидкие продукты переливаются в подменную посуду;
- - консервы вскрываются и перекладываются в другую посуду;
- - рыба, сыры, сало, колбасные и мясные изделия разрезается на части;
- - сыпучие продукты (сахар, сахарный песок и т.п.) пересыпаются;
- - пачки сигарет и папирос вскрываются, сигареты и папиросы ломаются;
- - конфеты принимаются без оберток, разрезаются на части, все другие продукты, которые могут быть использованы для сокрытия в них записок и других запрещенных предметов, проверяются так же. Досмотр проводится таким образом, чтобы продукты не теряли своих свойств;
- - книги, журналы и прочие печатные издания принимаются в порядке, установленном ПВР СИЗО, а в тюрьме - ПВР ИУ.
Примерный перечень продуктов питания, разрешенных для передачи подозреваемым, обвиняемым и осужденным определяется Правилами внутреннего распорядка СИЗО и ИУ (приложение 1).
Производство полного личного обыска и досмотра вещей подозреваемого, обвиняемого или осужденного оформляется протоколом, к которому прилагается акт об изъятии запрещенным предметов (приложение 3). Протокол подписывается лицом, производившим обыск и лицом, подвергнутым обыску. Отказ последнего подписать протокол и все его претензии, заявленные при обыске, оговариваются в протоколе. Протокол личного обыска, досмотра вещей подозреваемого, обвиняемого и осужденного, а также акт изъятия запрещенных предметов приобщаются к его личному делу.
Порядок оформления, учета и хранения ценностей, изъятых у подозреваемых, обвиняемых и осужденных, регулируется в соответствии с действующим законодательством Российской Федерации, регламентирующим данное направление деятельности.
При неполном личном обыске составляется рапорт об изъятии запрещенных предметов.
Для повышения эффективности обысков применяются технические средства, а также специально обученные собаки.
Рентгеновскую аппаратуру разрешается применять только для обыска вещей и одежды подозреваемых, обвиняемых и осужденных. Работа с рентгеновской аппаратурой должна проводиться с соблюдением правил, установленных Министерством здравоохранения и социального развития Российской Федерации.
Досмотр вещей и одежды лиц, входящих на территорию СИЗО (тюрьмы) или выходящих, производится при наличии достаточных оснований подозревать их в попытке пронести запрещенные предметы.
Досмотр вещей, одежды лиц, подозреваемых в намерении пронести запрещенные предметы (из чиста сотрудников учреждения, граждан, прибывших на свидание, а также лиц, задержанных при попытке доставки указанного подозреваемым, обвиняемым и осужденным) при входе и выходе с территории СИЗО (тюрьмы) должен проводиться в присутствии двух понятых лицом одного пола с гражданином, вещи и одежда которого подвергаются досмотру, в присутствии должностного лица. Досмотр проводится в помещениях, исключающих доступ посторонних лиц и отвечающих правилам санитарии и гигиены.
Перед досмотром лицу должно быть предложено добровольно выдать запрещенные предметы. При отказе ему предлагается показать содержимое сумки, чемодана, дипломата, при необходимости предоставить для досмотра одежду, салон и багажник автотранспортного средства.
В случае обнаружения запрещенных предметов составляется протокол об административном правонарушении в соответствии с административным законодательством.
Изъятые при досмотре запрещенные предметы, вещества и продукты питания, до рассмотрения дела об этих правонарушениях хранятся в местах, определяемых администрацией учреждения (например, деньги, ценные вещи - в бухгалтерии, другие предметы - на складе), а после рассмотрения дела возвращаются законному владельцу, его родственникам или передаются в собственность другим лицам в соответствии с законодательством Российской Федерации, либо уничтожаются в установленном порядке.
Материалы об административном правонарушении передаются в отдел режима учреждения. Одновременно принимаются меры разъяснительного характера подозреваемым, обвиняемым и осужденным, которым предназначались запрещенные предметы или которые были источником их получения.
Обыски камер подразделяются на плановые, внеплановые и контрольные. Начальником отдела режима график плановых обысков на следующий месяц доводится ДПНСИ (ДПНТ) дежурных смен и начальнику дневной смены в части, их касающейся, заранее. ДПНСИ (ДПНТ), начальники отделов и дневной смены организуют обыски камер согласно графику. Номера обыскиваемых камер доводятся до сотрудников, участвующих в проведении обысков, непосредственно перед их проведением.
При проведении обыска в камере присутствует дежурный по камере на день обыска из числа подозреваемых, обвиняемых и осужденных.
Плановые обыски проводятся сотрудниками дневной, дежурных смен или группой обыска в соответствии с планом, утверждаемым начальником СИЗО (тюрьмы). Частота проведения плановых обысков устанавливается в зависимости от особенностей зданий и сооружений учреждения, оперативной обстановки, наличия сил и средств, но при этом каждое помещение должно обыскиваться не реже двух раз в месяц.
Внеплановые обыски проводятся при получении информации, подразумевающей необходимость проведения обыска либо сведений о наличии в камере запрещенные предметов.
Контрольные обыски проводятся в порядке контроля за качеством проведенного планового обыска либо после ликвидации чрезвычайных происшествий. Контрольные обыски производятся средним и старшим начальствующим составом режимного, оперативного и воспитательного отделов. Количество контрольных обысков недолжно быть менее 1/4 от общего количества плановых обысков.
При обнаружении и изъятии во время проведения обыска бесхозяйных вещей, денег, ценностей, средств связи, зарядных устройств к ним, источников хранения информации, компьютерной техники составляется акт в 2-х экземплярах.
По факту изъятия запрещенных к хранению и использованию в СИЗО (тюрьме) вещей сотрудниками оперативной службы СИЗО (тюрьмы) в течение 10 суток проводится проверка с целью выявления владельца и каналов поступления. Для этого начальником отдела режима передается сотрудник оперативного отдела, закрепленному за камерой или участком, в котором обнаружен запрещенный предмет, акт обыска, в получении которого сотрудник оперативного отдела расписывается в Журнале проведения обысков.
Если владелец данного предмета не выявлен, деньги и ценности сдаются в бухгалтерию, вещи и техника - на склад. Один экземпляр акта подшивается в дело актов на складе.
Двери склада опечатываются, ключ хранится у начальника отдела режима, а резервный ключ - в помещении ДПНСИ (ДПНТ).
В отсутствии начальника отдела режима ДПНСИ (ДПНТ) имеет право выдавать резервный ключ начальнику СИЗО (тюрьмы) или его заместителям по режиму и по оперативной работе с записью в Книге дежурств по СИЗО (тюрьме) (указывается время выдачи и возврата ключа, а также должность лица, которому выдавался ключ).
Бесхозяйное имущество хранится в СИЗО (тюрьме) в течение шести месяцев со дня находки и изъятия. Дальнейшее распоряжение вышеуказанным имуществом осуществляется в соответствии с действующим законодательством Российской Федерации, регламентирующим данное направление деятельности.
Технический осмотр каждой камеры производится ежедневно группой младших инспекторов под руководством НКО в период отсутствия в ней подозреваемых, обвиняемых и осужденных, для чего используется время их вывода на прогулку, санитарную обработку, работу либо они на время проведения технического осмотра выводятся в свободную камеру.
При производстве технического осмотра применяются деревянные киянки, щупы, другие приспособления, способствующие обнаружению запрещенных предметов и признаков подготавливаемых преступлений. Тщательно проверяются и простукиваются отсекающие и оконные решетки, стены, полы, потолки, кровати, столы, скамейки, крепления умывальников, батарей отопления, канализационные и водопроводные трубы, Выявляются признаки, указывающие на подготовку к побегу (наличие земли, крошки кирпича, строительного мусора под койками, в унитазе, отсутствие на кроватях или решетках отдельных деталей, следы надпилов, сплетенные жгуты и т.д.), к совершению нападения на сотрудников учреждения (отломанные прутья, полосы от кроватей, крюки отопительных батарей и т.д.) а также к осуществлению межкамерной связи.
Не реже одного раза в неделю проводится контрольные технические осмотры камер по графику сотрудниками из числа старшего и среднего начсостава. В тих целях за каждым сотрудником закрепляются 2-3 камеры.
В помощь сотрудникам для проведения контрольных технических осмотров могут выделяться младшие инспекторы из резервной группы дежурной смены.
Результаты ежедневных технических осмотров камер отражаются в Книге дежурств по корпусному отделению, контрольные технические осмотры - в Журнале учета контрольных технических осмотров и докладываются рапортом заместителю начальника по режиму.
При обнаружении в камере неисправностей или повреждений комендантом, НКО сообщается ДПНСИ (ДПНТ) и принимаются меры к их немедленному устранению, о чем делается запись в Книге дежурств по корпусному отделению.
Всем добрый вечер, роды мои были первые и сразу адекватно описать их сложно, созрела я до этого только через 11 месяцев. Под кат не убрать с телефона, модераторы уберите пожалуйста. Беременность моя протекала в принципе хорошо, токсикоз правда мучал долго, ну и отеки в конце беременности. Итак начну с того, что шла 38 неделя моей беременности, было тяжело ходить, дышать, короче тяжело было все, даже пальцем на ноге шевелить...
Читать полностью...
"У нее было сердце"...
Я с ранних студенческих лет усвоила, что врач - это человек без границ. Помню огромное впечатление, которые произвели на меня книги Германа. Я почему-то тогда решила, что именно таким должен быть врач. Вернее не так. Врач. Именно Врач. С большой буквы. Всегда! И этот всепонимающий, всепрощающий человек, всегда выше будничной низости, грязи, подлости, имеющий мудрость смириться с неизбежным - для меня этот образ свят. И непоколебим. С этими убеждениями я вышла из университета, потом из интернатуры. И каждый день захожу...
08.03.2018 в 16:22, просмотров: 344700«Эх бабы, бабы, несчастный вы народ!» - восклицал герой популярного советского фильма. И с ним не поспоришь, когда смотришь на женщин, вглядывающихся в небо сквозь решетку окна камеры. 982 арестантки находятся сейчас в единственном столичном женском СИЗО. А ведь среди них есть те, кто еще недавно сам носил погоны и обладал властью «казнить или миловать» - сотрудницы полиции, прокуратуры, судов, тюремщицы, чекисты и разведчицы.
В женской колонии. Кадр документального фильма канала "Совершенно секретно".
Изменился ли их взгляд на мир, когда они поменялись местами со теми, чьи судьбы вершили? Кого винят в своей злой доле и о чем мечтают? Как отмечают 8 марта и что желают другим женщинам?
Обозреватель «МК» и ведущий аналитик московского УФСИН обошли камеры и спросили обо всем этом их обитательниц.
Праздник на то и праздник, чтобы даже в самом мрачном месте в самые сложные периоды судьбы стало хоть чуточку светлее. Вот и в единственном женском СИЗО Москвы почти все арестантки в приподнятом настроении. В меню на праздничный день – гуляш с гречкой, рыбные биточки с рисом, салат из свежих моркови и капусты. Несовершеннолетние девочки дарят нам сделанные своими руками подарки и ждут чаепития с тортом. Самые маленькие, живущие в камерах совместно с мамами, получили игрушки и памперсы.
Вообще жизнь всех женщин от мала до велика заметно изменилась здесь за последний год в лучшую сторону. В камерах – новые матрасы, подушки, одеяла, сотрудники, по словам арестанток, стали ответственней и человечней. Никто не спит на полу и не мучается от холода.
То, от чего страдают здесь теперь больше всего – несправедливость. И об этом больше всего хотят говорить даже в праздничный день.
Мы идем на этот раз в камеры, где содержатся бывшие сотрудницы правоохранительных органов, к женщинам, которые сами, быть может, еще недавно вершили чужие судьбы. Теперь они – заключенные, и могут переосмыслить прошлое и рассказать, случайностью или закономерностью стали их арест и теперешнее положение.
Одна из камер. Внутри двенадцать женщин. Далеко не все из них хотят рассказывать о себе. Кто-то уходит в сторону, молча и грустно смотрит на нас. Кто-то вставляет в чужой долгий разговор краткие резкие и злые порой реплики и междометия. А те, которые хотят выговориться, часто прерывают рассказ слезами, и, пока эти слезы утирают, другие продолжают говорить
Анжела - бывший следователь ГСУ ГУ УМВД, специалист по экономическим преступлениям. Выйдя на пенсию, женщина ушла в адвокатуру, однако инкриминируемые ей эпизоды относятся еще к поре работы в следствии, когда она возглавляла следственную группу. Обвиняется в мошенничестве и получении взятки. Об обвинении рассказывает подробно и рассудительно, с легкой иронией и тенью презрения. По версии следствия, за деньги Анжела и ее подчиненные, расследуя дело об обмане дольщиков жилья, признавали потерпевшими лиц, не имевших ущерба, тем самым незаконно представляя им право на получение компенсации. Вину сама экс-следователь отрицает полностью.
- «Сверху» поступила установка, чтобы было громкое дело против полицейских, - говорит она. - Так что никакой роли не могли уже сыграть ни личностные характеристики, ни почетные грамоты, ни награды, ни многолетняя работа… Всё было предрешено заранее, хоть я продолжаю оспаривать каждый шаг следствия, каждое незаконно вынесенное решение. Конечно же, под стражей это делать многократно тяжелей, чем на свободе. В этом – и цель того, что мы здесь, под арестом. В основном обвинения против нас строятся на показаниях так называемых «досудебщиков» (тех обвиняемых, кто пошел на сделку со следствием, надеясь таким образом добиться снисхождения). Наши доводы ничего не стоят против слов «досудебщиков». Поместить под стражу – надежда следствия сломить нашу волю и заставить оговорить себя или других людей.
Анжела под стражей два года. Впрочем, есть среди женщин и те, кто сидит уже три. Мы уточняем у нее - разве, будучи следователем, не приходилось точно так же помещать подследственных под стражу? Разве не было и прежде «палочной системы» (отчета показателями?) Неужели вы были человечным и справедливым следователем, а затем на смену пришли другие? Или изменилась сама система, сама практика?
Вы можете мне не верить, но многое изменилось, - задумчиво отвечает Анжела. - Водораздел прошел в 2011-м году, когда милиция стала полицией. Вы знаете, ведь раньше мы почти никого не брали под стражу. Или лишь по очень весомым причинам. Абсурдом казалось брать на несколько лет под стражу обвиняемых в экономических преступлениях: для следователя-профессионала в этом нет ни необходимости, ни целесообразности. Дело-то не развалится, если работать нормально.
Кстати, первый арестованный был у меня через шесть лет работы. Вы знаете, а ведь я прекратила много дел! Тогда было возможным прекращать дела без последствий для самого следователя. Конечно, были нюансы: в первом квартале было нельзя прекращать дела, а под конец года – можно. А потом началась «чистка рядов». Те, кто хотел работать, как раньше, - не проходили переаттестацию. На смену пришли дилетанты. Менее опытные, более управляемые, из регионов, более жадные и голодные, кого легко было вовлечь в коммерческие схемы и организовать коррупционные потоки.
8-е марта… Например, как раз перед 8-м марта арестовывают, скажем, 5-6 фур с контрабандными цветами. А накануне праздника – звонок из прокуратуры: снимайте арест! Пропускайте цветы! Никто из нас не шел никогда на это. А эти, молодые, они шли и снимали, они не привыкли думать о последствиях. Но в итоге и они сидят теперь рядом на тюремных кроватях. Вот они, наши дознавательницы. Ира, расскажи.
Нам спускали показатели, - вступает сокамерница. - 5 дел по такой статье, 5 – по такой, 5 – по другой. И вот, допустим, у нас только 3. Тогда мы звонили участковому, говорили: «Нужен бомж». Делали запрос в магазин, оттуда присылалась флешка якобы с записью совершенного преступления, но на самом деле никакой записи там не было. А мы описывали, расшифровывали, как будто есть. Спросят: где запись? Ответим: камеры неисправные, компьютеры старые. Но обычно никто не проверял.
Или вот эта статья 327 часть 3. Участковые сами находили, брали узбеков, киргизов, делали им левые патенты. Потом сами же их и арестовывали. Потом сами штрафы за них платили. Всё во имя статистики. А прокуратура… Что – прокуратура? Цена прокуратуры – за десять уголовных дел четыре колеса для БМВ. Мне не очень нравилось. Но начальник говорил: делай так, делай. Не хочешь делать – пиши рапорт на увольнение. Я хотела написать, но заартачилась, не для этого я училась в институте МВД. И вот – я здесь. А тут наших много было. Лена, Вика, два участковых… А система продолжает жить.
Понимаете, следователь от сомнительного предложения один раз может отказаться, - говорит бывший следователь СУ одного из московских округов Татьяна: - И второй раз может отказаться, если есть сила воли. А на третий скажут: увольняйся. Что, не хочешь увольняться? Ну что ж, ты сам так решил…
В камере есть даже эксперт. Часто на вашей памяти сажали женщин-экспертов? На нашей это едва ли не первый случай.
Отец хотел, чтоб я стала милиционером, у нас – династия, - начинает Катерина, эксперт-криминалист ЭКЦ МВД с 23 летним стажем, подполковник. - Поступила в адъюнктуру НИИ МВД, специализация – девятка, уголовный процесс и криминалистика. Научные статьи, конференции, в сфере деятельности – общение с адвокатами. Нарвалась на одного, оказался мошенником. Телефонный разговор шел в сфере графологии, подделки подписей, пожалела его, версия была такая: друг дал в долг большую сумму и потерял расписку. Можно ли восстановить документ, пройдет ли экспертизу подделанная подпись? Я сказала: нет, я такую экспертизу делать не буду.
Но да, я поделилась координатами тех, кто, возможно, стал бы. Мало ли таких контор? Это было в 2012-м году. Звонок от следователя раздался в 2015-м, когда я уже перешла работать в Министерство Обороны. Меня обвинили в том, что я сфальсифицировала подпись… за семь тысяч рублей.
«Досудебщик» оговорил меня, но условий сделки не выполнил полностью (отказывался затем от показаний, просил у меня публично прощения), так что получил 14 лет. Моя статья – «пособничество в покушении на мошенничество». Прокурор запросил мне 4 года, судья дала четыре с половиной. Почему дал больше запрошенного? Я не успела его спросить (грустно улыбается).
Вы знаете, с нами вообще беда, - резюмирует Анжела.- Наши дела расследует Следственный комитет, и его сотрудники прямо говорят: «Мы вас ненавидим. Вы будете сидеть. Мы вас будем сажать». Как будто создали специального монстра, который с удовольствием уничтожает тебя. Это такая организация, которая легко «продавливает» дела в судах, они ведь дела и против судей ведут.
Есть среди «бывших сотрудниц» и тюремщицы. Вот Тамара, прапорщик внутренней службы.
А я работала в московском следственном изоляторе десять лет. Вину не отрицаю: пронесла в СИЗО три телефона, получила за это 70 тысяч. Жилья не было, повышения по службе добиться не удавалось. Мне срочно нужны были деньги. Срочно… вы хотите узнать, зачем? Не хотите? Ну ладно… Хотела кушать. Вот просто так – «хотела кушать». Можете считать издевательством, но я не издевалась. Знаете, те, кто говорил до меня, взывают к справедливости. А я – к милосердию. Мне дали три года лишения свободы. Зачем? Я виновата, но кому я опасна? Я просила любое не связанное с лишением свободы наказание, я раскаивалась. Но мне дали три года лишения свободы. Я поеду в Кунгур отбывать наказание.
Для бывших сотрудниц правоохранительных органов создан специальный отряд лишь в одной исправительной колонии в России, под Кунгуром в поселке с говорящим названием Дальний в Пермской области. Это – очень далеко от Москвы. Не раз женщины обращались к ФСИН России с коллективной просьбой создать такой отряд где-нибудь поближе. В настоящее время их вопрос – в рассмотрении. Бывшие сотрудницы правоохранительных органов не могут остаться работать в следственных изоляторах в отрядах хозяйственного обслуживания, в отличие от других «первоходок». Закон запрещает.
Часто они обращаются с заявлениями «разбээсить» их, считать обычными арестантками, тогда они могли бы остаться вблизи от своих детей, мужей, пожилых подчас родителей. Ради этого они готовы трудиться с утра до ночи, мыть, красить стены, шить, готовить, подметать – лишь бы не уезжать под Кунгур. Но закон не знает такой процедуры – «исключить из бывших сотрудников». Если ты бывший сотрудник – то останешься им навсегда.
8 марта в газете «Петровка, 38» в 2012-м году про меня разместили статью, - вдруг вспоминает Анжела. - Большую, на разворот. Называлась «Ее выбор – следствие». Я так гордилась этой статьей в газете. Могла ли я подумать, что спустя шесть лет буду рассказывать о ней в СИЗО?
Еще одна «бээсница» - другая Татьяна. По ее словам, ей сделали недвусмысленное предложение подбросить меченые купюры неугодному руководителю, в кабинет которого она была вхожа. Возможно, руководителя хотели убрать для модернизированной организации коррупционных потоков.
Татьяне предложение не понравилось. Этим она не пришлась по душе УСБ по ЮЗАО. После множества перипетий, которые она пыталась пережить, многочисленных вызовов и опросов, ее вызвали в УСБ вновь, пообещав, что это – в последний раз. Там, по словам Татьяны, у нее стали отбирать телефон и диктофон, били руками и ногами, выламывали гелевые ногти, с силой зажимали между собой на диване. Это делали мужчины, сотрудники.
Татьяну увезли в больницу по «скорой». Об этом тогда она рассказала одной газете. Через месяц ее арестовали (обвинили в мошенничестве), при этом дом был окружен силами ОМОН, а ГУ МВД по Москве подало против Татьяны гражданский иск о защите чести, достоинства и деловой репутации, требуя опровержения сведений, изложенных в интервью. Гражданское дело Татьяна выиграла, но с тех пор уже больше двух лет содержится в СИЗО, постепенно теряя подорванное здоровье.
У нас есть молодая женщина, она не готова пока говорить, - хором вспоминают арестантки. - У нее, когда ее привезли в СИЗО, вся грудь была лиловой. Вы видели когда-нибудь, чтоб женщину били так, чтоб грудь была как одна гематома – от ключиц до сосков? Вот так ее били…
Меня били всего один день, а ее – три, - добавляет Татьяна. - Я докажу свою невиновность, выйду, реабилитируюсь и больше ни ногой в правоохранительные органы! Хватит.
А я всё докажу – и вернусь, - говорит Екатерина. - Я буду работать про профессии. Это – моё призвание и мой долг. И стране я нужна.
Господи, как стыдно… стыдно за наше следствие, - снова вступает Анжела. - За то, что за показателями не видят и не слышат людей, калечат, ломают жизни… Была Профессия. Было Наставничество. Стало наушничество. Стало стукачество. Не к кому прийти с проблемой, за советом. Побеседовал по душам? Напиши на собеседника рапорт первым, пока он не написал на тебя…
Вы спрашивали, что женщинам на 8-е марта пожелаю? Лучше мужчинам. Ведь было сказано: в жизни надо любить трех женщин – свою мать, мать своих детей и Родину. Что ж вы не любите-то нас так?.. Кому это я? Да всем. В первую очередь – Следственному комитету. Но так будет всегда, пока суды не начнут реально контролировать эту систему. Когда закончится эта круговая порука. А нужно ли им это?
Еще когда женщины работали следователями и ходили в СИЗО, сотрудники «Бутырки» провели им экскурсию. Показали камеры, где когда-то расстреливали, и сказали: «После тех событий здесь деревья желтые, осенние всегда. Они это видели, они это помнят, и с тех пор они пожелтели и никогда больше не станут зелеными». Многие женщины с тех пор никогда не забывали про те деревья. И сейчас они мечтают, чтобы однажды, весной, они зацвели. А самих женщин отпустили к детям и мужьям хотя бы по амнистии.
Многие лепят четки и фигурки из хлеба. Красят чернилами, украшают стразами. Когда для четок делают тесто из хлеба, в нем отчетливо видны серебристые прожилки. Это бром, который добавляют почти во всю пищу. От баландерок известно, что безопасно есть лишь первое на обед и кашу.
Когда говорят, что бром добавляют только мужчинам, знайте: это ложь. Добавляют всем. Для подавления не только сексуальной, но и умственной активности. Зачем следователю арестантка с умственной активностью?
А подавленную проще закатать.
Помните, я говорила о запахе мертвечины со двора СИЗО? Он проникает и в камеры. Во дворе — множество мертвых голубей. Арестантки бросают хлеб голубям, и у птиц из-за него взрывается зоб. Таким вот хлебом кормят женщин.
Каша представляет собой налитое в тарелку молоко, в котором плавает несколько зерен гречки, манки или сечки. Одна порция на двоих.
В обед — суп (тоже одна порция на двоих). Очень мало супа. В детстве у меня была серия книг «Пионеры-герои». Одна из них посвящена Люсе Герасименко из Минска, единственной девочке в серии. Когда Люся оказалась в гестаповской тюрьме, то фашисты давали арестованным«десять ложек какой-то баланды». Так вот, я посчитала количество ложек в супе. Их две. Даже фашисты давали больше.
На второе дают вонючую капусту, которую никто не берет. Там должна быть тушенка. Тушенка дается из списанных запасов мобилизационного резерва семидесятилетней давности. То, чем нельзя кормить солдат, отдали арестанткам. Но и этой тушенки в капусте два-три волоска. А по нормам положено пятьдесят граммов на человека в день.
Рыбу как-то привезли с солитерами.
Мясо — крохотную котлетку — выдают только по праздникам. Это было на Новый год и Рождество.
На ужин — жидкая картошка. Она как вода.
По ночам люди храпят, сопят, бредят. Выспаться невозможно. Многие берут снотворное. Пишут заявление и получают димедрол или феназепам.
Утром и вечером всех выводят на проверку. По четвергам проводится так называемый «голый день»: камера выходит на проверку в халатах или простынях на голое тело. Около входа стоит фельдшер, перед ней надо снять простыню или халат и показать обнаженное тело. Этот осмотр формален.
Он призван скорее унизить и заморозить женщин, нежели что-то обнаружить. Фельдшер «не замечает» ни синяков, ни царапин. «Голые дни» проводились и зимой, когда в коридоре холодно.
Иногда держали на проверке подолгу — в одном халате, в мороз.
Полагается прогулка, не меньше часа в день. Водят в закрытый дворик. Несколько раз зимой, в мороз, держали по несколько часов. Это делают специально, чтобы дать женщинам понять, что они абсолютно бесправны, что с ними можно сделать все что угодно. Мы возвращались в камеру замерзшие, с сосульками на губах.
Спали на железных решетчатых шконках с тончайшими матрасами. От этого дико болят ноги и спина. Просыпаешься в синяках. У меня заболевание позвоночника, и я пыталась добиться второго матраса.
Главврач Иванова после осмотра сказала: «Вижу, но, пока справок с воли не предоставите, второй матрас не получите». «Но вы же видите, что он мне показан», — возразила я. «Я вам все сказала. Идите!»
Как я могу запросить справки с воли без паспорта? Никто их не выдаст. Нет справок — ты здорова. Обойдешься без матраса.
Часто из других камер слышны повторяющиеся крики вроде: «Один ноль семь, врача срочно!» (это номер камеры; говорят не «сто семь», а «один ноль семь»). Если кричат и грохочут кружками, дело совсем плохо. Врач не приходит подолгу. Бывают смерти от неоказания медицинской помощи. Однажды, на следующий день после дикого крика о враче, мы узнали из следки, что женщина умерла от менингита, так и не дождавшись помощи.
У нас в камере была больная эпилепсией. Однажды ей стало плохо. Врач появилась только через шесть часов.
Из врачей-специалистов — только гинеколог и психиатр. По всем остальным вопросам — главврач Иванова.
Когда человеку плохо, давление измеряют через открытую корму. Мы смеялись, что скоро через корму будет и гинеколог осматривать. Когда нужен укол, человека выводят, как здесь говорят, «на коридор». Прямо там делают укол и отправляют обратно в камеру.
Особое издевательство — это шмон. Шмоны проводят для профилактики и для наказания «шатающих режим» арестованных. Например, тех, кто жалуется в ОНК (общественная наблюдательная комиссия. Контролирует соблюдение прав человека в местах принудительного содержания). Перед их визитом оперативник вызывает старшую камеры и разъясняет ей, чтобы никто из арестованных «не вынес сор из избы», иначе «у всей хаты будут проблемы». Вернувшись, старшая беседует с новенькими и особо«буйными», чтобы не подводили всю хату и ничего не рассказывали.
Если арестованная жалуется ОНК на безобразные условия или побои, то буквально через час после выхода членов ОНК из СИЗО в «нарушившей правила» камере начинается шмон. Всех женщин запирают на три часа в шмоналку — холодное помещение с кафельным полом.
Курящие в камере — абсолютное большинство, немногочисленным некурящим остается только задыхаться.
Присесть некуда, разве что на пол. Измученные женщины садятся на сланцы, но все равно простужаются. После таких шмонов массово просятся к гинекологу. Иногда проводят по два-три шмона в день.
Основная цель оперативников — мобильный телефон. Если его находят, то изымают, а старшую отправляют в карцер на пятнадцать суток.
(Я думаю, вы представляете, что сделают махровые уголовницы с той, которая лишила их единственного средства общения, пусть редкого, с близкими).
Иногда при шмоне отбирают бражку, нарисованные карты и таблетки. Но это побочный доход дежурных.
Особенно зверствовала на шмонах оперативница Надежда Рысиковна по кличке Рысь. Запомните это имя: страна должна знать своих героинь. Заходя в камеру, она орала: «Эй, курицы! Задницы подняли, оперативник вошел». Её все боялись.
Как-то во время шмона она отправила камеру к гинекологу в поисках телефонной трубки. Врач намеренно причиняла женщинам боль, а Рысь их держала.
Одна из арестованных не выдержала и укусила ее. Мощно укусила. Рысь потом ходила с перевязанной рукой, но её зверства только усилились.
Поэтому до ОНК не доходит множество безобразий, творящихся в СИЗО.
Зачем над арестованными издеваются? Основная цель, как и в фашистских и сталинских лагерях, — уничтожить вас как личность, лишить достоинства, доказать, что вы — никто. Сделать так, чтобы вы поверили в свою виновность, даже в то, что не совершали, ощутили, что недостойны человеческого обращения.
Надзирательницы обращаются к арестованным исключительно на «ты» независимо от возраста, подчеркивая их приниженное положение. «Эй, ты, поди сюда!», «Тишину словили!», «Курицы!» — такое ты слышишь постоянно. Мало кто делает замечания надзирательницам. А в ответ на редкие замечания следует фраза: «Не надо преступлений совершать».
В СИЗО вам дают понять, что вы уже преступница, что для «порядочного» общества вы потеряны. Говорить надзирательницам о презумпции невиновности и законе — то же самое, что показывать слепому картины.
Атмосфера «зря сюда не попадают» передается и некоторым арестованным.
Эту фразу часто повторяла наша вторая старшая, Ирма. А еще она не сходила с языка у магазинной воровки Вали. Зайдя в камеру, она представилась именем Дойна; потом решила назваться подлинным именем, о чем написала заявление оперативнику.
В шесть утра заходит дежурная надзирательница и заставляет всех вылезать из-под одеял. Ты больна? Приехала из суда в три ночи? Никого не волнует. Оказалась в шесть под одеялом? Пиши объяснительную. Единственная цель — унизить людей. В СИЗО не работают, и просыпаться в шесть утра, если не надо ехать в суд, бессмысленно. Просто очередное издевательство.
В СИЗО можно запросто заразиться туберкулезом. Теоретически каждой новой арестантке должны делать флюорографию. Но часто проверку проводят, когда человек уже переведен из карантина в общую камеру, или не проводят вообще. У девятнадцатилетней студентки правовой академии, дочери одной из моих сокамерниц, подозрение на туберкулез IV степени. До этого к ним в камеру посадили больную туберкулезом женщину. Инфекцию можно подхватить и в автозаке, где до тебя везли больного.
Дежурные никогда не говорят, куда забирают. «С документами» означает, что поведут в следственную часть, куда пришел следователь или адвокат.«Слегка» — на свидание. «По сезону» — в карцер. «На выезд собирайтесь» — в суд или на освидетельствование. «Со всеми вещами и с казенкой» может означать перевод в другую камеру, отправку в Матроску (СИЗО «Матросская тишина»), Бутырку (психиатрическая больница) или в другой изолятор.
Для вывоза в суды будят в четыре-пять утра. Несколько часов ты сидишь в отстойнике, потом трясешься в автозаке. Иногда в общак автозака(на четверых) набивали до двенадцати человек. Сидя внутри, коленями ты упираешься в дверь, а головой — в потолок.
А теперь представьте: вас подняли в пять утра, несколько часов продержали в вонючем общаке, привезли в суд в набитом до отказа автозаке и посадили в конвойку, где воняет мужской мочой и до того душно, что можно задохнуться.
Смогли бы вы после этого убедительно отстаивать свою невиновность или бороться за снижение срока?
После судов всегда возвращаются за полночь. Порой в три-четыре утра. Всё повторяется в точности, только в обратном порядке. Конвойка, автозак, отстойник. Иногда в суды приходится ездить ежедневно.
Нужно подготовиться? Написать выступление? Вспомнить о важнейших событиях, которые могли бы вас оправдать? Некогда, некогда, некогда. Не говоря уже о том, чтобы элементарно позаботиться о внешнем виде. Судья и так видит тебя в клетке, а когда человек в клетке, то чисто психологически трудно поверить в его невиновность.
Первые полгода никаких следственных действий не ведется вообще. Тебе тупо продляют меру пресечения.
Формулировка всегда одна и та же: «В связи со сложностью и многоэпизодностью данного дела».
Все это иначе как пыткой не назовешь. Умышленно наносят вред здоровью ужасными условиями в СИЗО, чтобы ты взяла вину на себя: оговорила себя и других ни в чем не повинных людей.
Как только у меня появилась тетрадь, я начала писать эту книгу. Я назвала ее«Белая лебедь в темнице». Белая лебедь должна была стать символом моей избирательной кампании…
http://rustoria.ru/user/64511/posts/
Бывшее женское ЛТП в 1996 году стало женским изолятором. В народе его называют - «Бастилия»
Все окна камер выходят во двор. Причем окна маленькие, под потолком, стекла то ли грязные, то ли сильно поцарапанные, и металлические прутья, каждый - несколько сантиметров.
Так что естественного света в камерах минимум.
Единственный женский СИЗО в Москве переполнен на 250 человек. Видимо, скоро будут ставить трехъярусные кровати, поскольку свободное пространство пола уже исчисляется не метрами, а сантиметрами. Все проходы в камерах заставлены провисающими до пола раскладушками. В камере 40 человек. Чтобы пройти в туалет - бочком-бочком, по стеночке… Там два унитаза. Приватности никакой. По санитарной норме должен быть один унитаз на 10 человек. Но какие уж тут нормы?!
Сопровождающий офицер делает объявление: «На Рождество придет батюшка, будет всех водой окроплять». Спрашиваю, а если женщина мусульманка, иудейка или атеистка, и не хочет, чтобы ее окропляли?! «Она может отойти в угол, - отвечает офицер, - насильно это делать не будут».
Не увидела я в камере свободного угла, где можно «укрыться» от окропления. Женщины при построении в камере в один ряд не помещаются, а встать в два ряда кровати не позволяют. Видимо, от принудительного окропления можно скрыться только в туалете. Между прочим, по Правилам внутреннего распорядка СИЗО (ПВР) (пункт 101): «Не допускается отправление религиозных обрядов, нарушающих права других подозреваемых и обвиняемых». Помню, как возмущалась Екатерина Самуцевич, когда на Пасху в камеру того же СИЗО-6 зашел священник: «И не спросив меня, принялся поливать все водой, окропил меня без моего желания. Я не хотела, чтобы он проводил религиозный обряд. У нас светское государство», - говорила Самуцевич.
В такой же общей большой камере находятся и беременные женщины. Диетическое питание в виде молока, яйца и творога выдают только с шестого месяца беременности. А до этого срока - общий стол. Хотя нигде в ПВР не говорится о таком ограничении по месяцам беременности. Наоборот, диетпитание полагается абсолютно всем беременным, а за три месяца до родов по предписанию врача к нему еще может быть назначено и дополнительное питание. Пункт 22 ПВР говорит о создании беременным «улучшенных материально-бытовых условий». Где они, эти улучшенные условия?
Утром женщинам давали кашу, в обед на первое был гороховый суп, что было на второе - тут мнения «контингента», как сотрудники называют находящихся в изоляторе женщин, разделились: то ли картофельная масса с соевым мясом или с тушенкой, то ли картофельная масса с чем-то неизвестным. Положительного отзыва об этом блюде не встретилось ни разу. У многих беременных токсикоз. Картофельную массу с неизвестным наполнителем они есть не могут. Родственников у многих беременных в Москве нет, а значит, нет и передач. У молодой женщины из Таджикистана третий месяц беременности, сильный токсикоз, месяц назад врач назначила уколы, уколы сделали, тошнота осталась, врач больше ничего не назначил. Прогулки для беременных, так же как и для всех остальных, по часу, хотя по п. 134 ПВР «продолжительность прогулок беременных женщин не ограничивается».
В четверг в «Бастилии» - «голый день». Это когда женщин выгоняют в одних трусах в коридор для осмотра медработником. Помимо медработников в коридоре еще и сотрудники. И неважно, кто сотрудник - мужчина или женщина. Сотрудник! И перед ними стоит раздетая женщина в трусах…
Еще женщины рассказывают, что когда их выводят для осмотра в медпункт, то заставляют становиться на колени, раздвигать ягодицы… И весь этот процесс сотрудники снимают на видео.
Находящимся в СИЗО женщинам непонятно, почему им не положено знать фамилии сотрудников. Объясняют эту секретность мерами безопасности. Хамят, избивают, унижают - реальные сотрудники, а именами эти сотрудники могут называться любыми. Проверить невозможно. Хорошо, фамилия и настоящее имя - секрет. Но пусть тогда на сотрудниках будут жетоны с номерами, чтобы в жалобах женщин не было написано: «Меня ударил сотрудник Роман». А был бы «Роман» под номером… Вот такой «Роман», например, 19 июля прошлого года ударил кулаком в лицо Людмилу Качалову. Женщина упала, потеряла сознание, ей были вынуждены вызвать «скорую», которая зафиксировала гематомы на лице, руках и ногах. Ни внутренняя проверка, ни прокурорская по факту избиения Качаловой не проводились. «Роман» по-прежнему работает в СИЗО-6. К Качаловой, правда, больше не заходит, но поначалу после произошедшего он передавал ей «приветы» через свою сотрудницу, которая приходила в камеру, хватала бумажные цветы и другие поделки Качаловой из разноцветных бумажных салфеток, выбрасывала их в коридор и на глазах заключенной топтала их ногами…
Еще из тех, кто, по словам женщин, издевается и унижает их, сотрудники под именами «Раиса Васильевна» и «Анастасия Юрьевна». Может, все-таки в СИЗО нужно провести внутреннюю проверку, а может, и прокурор по надзору заинтересуется происходящим в СИЗО-6?!
Многие женщины жаловались на пропажу содержимого в передачах. То форель слабосоленая исчезнет, то крем для лица, то сигареты. Пропадает даже туалетная бумага. Передали, например, четыре рулона, а до адресата доходит только один. Куда делись остальные три? Например, по-прежнему действующий сотрудник старший оперуполномоченный ОМВД «Перово» Артамонова, которая уже год находится в СИЗО-6, рассказала, что когда ей принесли заказанную через интернет-магазин передачу от родственников, то пакет был вскрыт, а должен быть запечатан. Из него исчезли сигареты. 26 декабря прошлого года Артамоновой «медработник Галина Валентиновна» принесла переданные от родственников лекарства. Как говорит, Марина Артамонова, «медработник Галина Валентиновна» швырнула ей эти лекарства в «кормушку», и большая часть лекарств оказалась в коридоре. «Кормушка» захлопнулась. Назначенный врачом «с воли» курс лечения пройден не был. А из местных препаратов, по словам женщин, на все случаи жизни - цитрамон и анальгин, анальгин и цитрамон.
Праздники в «Бастилии» - это вообще дни глухого застоя. Заявления и жалобы в праздники не принимаются. У одной из женщин сильно выраженный псориаз на руках. Ей было назначено лечение до праздников, пару дней пролечили, а потом - Новый год. Лечение остановили. Все отдыхают. Медпункт закрыт.
Одна из женщин жалуется на проблемы с сердцем. В СИЗО она почти два года. За это время всего один раз пытались сделать ЭКГ, но аппарат сломался. Теперь, как удалось выяснить у дежурившего в праздники фельдшера, аппарат вроде работает, но нет бумаги. А бумага-то специальная - рулонная, ее заказывать надо, а потом ждать. А сколько ждать? Так кто это знает. Долго, наверное. Думаю, быстрее на свободу выпустят нуждающуюся в ЭКГ женщину, чем в изоляторе заработает ЭКГ.
Женщины жалуются на межпозвоночные грыжи, в ответ получают: «Это почти у всех. Ничего страшного». После операции на позвоночнике одна из женщин спит на раскладушке. Боли? «Да ничего страшного», - вот ответ. Женщина в очках с толстыми стеклами просит о консультации окулиста. Но с офтальмологом здесь проблема, впрочем, как и со стоматологом и хирургом.
На всех этажах «Бастилии» тишина, радио нигде не работает. Хотя по тому же ПВР все камеры должны быть «оборудованы радиодинамиком для вещания общегосударственной программы». А поскольку не во всех камерах есть телевизор, то узнать о происходящем за стенами СИЗО женщинам весьма затруднительно.
Карантин. Маленькая камера, посередине раскладушка, здесь и боком не пройти. Гулять то выводят, то нет. Зависит от смены: «человеческий фактор». Некоторые из женщин жалуются, что душ - раз в десять дней. Нет ручек и бумаги, чтобы писать заявления и жалобы. Сотрудники сказали, что в праздники ничего не выдается, все после 9 января. Еще из жалоб: 31 декабря вновь прибывших держали закрытыми в душе по два с половиной часа. Вода холодная, из-под крана. Кипяток не дают. Спрашивают: вы не знаете, почему чай такой вонючий - это вода здесь такая, или его специально делают таким? Передачи в праздники тоже не принимают, кипятильника нет. У одной из женщин заболело утром сердце, попросила валидол. Принесли вечером. Женщины говорят, что стучать и звать дежурную они могут долго: или не услышит, или в ответ с той стороны тоже будет стук.
В камере сборного пункта (это полуподвальное помещение, где обычно держат женщин перед отправкой в суд) постоянно находятся две женщины, объявившие голодовку. Причина голодовки - волокита и незаконные, по мнению женщин, приговоры суда. На адвокатов денег не было, поэтому защитники в суде были государственные.
Анастасия Мельникова, голодает с 15 декабря. Находилась в больнице СИЗО «Матросская тишина», где было назначено лечение у невропатолога. Но 24 декабря ее вывезли в СИЗО-6. На этом лечение закончилось. Сотрудники ежедневно проводят беседы, рассказывают Мельниковой, что голодание - это признаки суицидальных наклонностей и анорексии. Очень опасается, что отправят в психиатрическую больницу или начнут кормить принудительно. За время голодовки похудела на 9 кг. Видно, что очень слабая.
Анастасия по профессии визажист. Чтобы чем-то себя занять, делает праздничные открытки. Вместо красок - тени для век. Удивительно тонкие и красивые работы.
Рисунок Анастасии Мельниковой.
Ее соседка Ирина Лузина по профессии реставратор. Голодает с 25 декабря. Похудела на 5 кг. На прогулку не выходит из-за слабости. Женщинам три раза в день приносят в камеру еду. Она стоит у них два часа, потом ее забирают обратно.
В углу на тумбочке - большой металлический бак с надписью «Питьевая вода». Бак пустой и вообще не работающий - сломан кран. После долгого выяснения с сотрудниками и находящимися в СИЗО женщинами оказывается, что имеется в виду под «питьевой водой» - обычная вода из-под крана. Зачем тогда нужен этот бак? Необходим по инструкции. Еще оказывается, что это единственная камера, где нет розеток, а значит, женщины не могут вскипятить себе воду. Нужно ждать «сеанса доброты» от сотрудников. Из емкостей в камере только металлическая кружка. А жидкости голодающим нужно пить уж точно не меньше двух литров день. Вот и пьют водопроводную. Причем рядом абсолютно такая же камера, но с розетками. Почему туда нельзя перевести голодающих женщин?! Не говоря уж о том, что п. 42 ПВР обязывает оборудовать все камеры «штепсельными розетками для подключения бытовых приборов».
Матрасы здесь такие же, как и везде, - тонкие и свалявшиеся. Спать на них невозможно. Женщины кладут под спину страницы из своего уголовного дела, так и спят. Говорят: «Синяков нет, но кости болят». В праздники женщинам даже не выдавали туалетную бумагу (рулон туалетной бумаги в СИЗО - 25 м, это четверть стандартного рулона). «Закончилась, говорите? Ну так после праздников и получите!» - пояснили сотрудники.
P.S. Начальник СИЗО-6 - Кириллова Татьяна Владимировна
Метки:
